День был пасмурным, а казалось – солнце сияет…
Ватага деревенских ребятишек резвилась на пологом берегу узенькой, но быстрой речушки. Полуденное солнце припекало. Приходилось то и дело освежаться, заходя в неглубокий плёс. Пацанва, пользуясь дарованной свободой воскресного дня, отдыхала, беззлобно посмеиваясь над начинающим пастушонком Ваней и его взаимоотношениями со всем известным своенравным быком Митькой.
Ударом пастушьего бича прервал этот ребячий отдых крик подбегающего со стороны деревни старшего Ванькиного брательника, который, отдышавшись, уже членораздельно выдавил из себя одно слово: «Война!». На календаре было 22 июня 1941 года…
Случилось то, о чём с опаской поговаривали взрослые, – Гитлер напал на Советский Союз. Мы, восьми-, десятилетние мальчишки, помню, не сразу восприняли такое событие всерьёз, определённо зная, что «от тайги до Британских морей Красная армия всех сильней!». Всё же гуськом потянулись в деревню. А там, будто грозовая туча, тревога нависла над домами и подворьями. Взрослые толпились под единственным висящим на уличном столбе репродуктором. Мужики одну за другой выкуривали самокрутки, у баб – глаза на мокром месте, девчонки, на матерей глядючи, так и вовсе все в слезах!
И закончилась беззаботная, хоть и наполненная нелёгким крестьянским трудом, жизнь. Почти каждый день из деревни уезжали в район, на сборный пункт, наши отцы. Скоро настал черёд и моего бати Григория Анисимовича. Ехал он вместе с двоюродным своим братом от правления на бричке под плач жён и рёв малолетних детишек. Мы же, пацаны постарше, не к месту вспоминали, как в тридцать восьмом пришла в деревню телефонограмма о том, что дядя мой Павел Андреевич Фёдоров лежит в госпитале раненый, а потом сразу и извещение – помер он от ран. Стало грустно…
К весне боеспособных мужиков в колхозе не осталось. Деревня притихла, не до веселья было. Жили матери наши от письма до письма от мужей своих, а когда начали похоронки приходить, так от почтальона чуть не шарахались. Зима с сорок первого на сорок второй выдалась суровая, доходило до минус сорока градусов и больше. Мы на лошадях с поля, где под снегом осталось много копёшек, хлебные снопы возили на ток. По глубокому снегу лошади шли неохотно, так приходилось их под уздцы вести, часто проваливаясь по пояс… Мамка, однажды снимая с меня промёрзшую одежонку, со слезами сказала: «Завтра не пойдёшь, промёрз весь!». «А кто тогда пойдёт?» – только и спросил я, забираясь на печь.
Как-то утром колхозный бригадир, увечный ещё с гражданской, подошёл и говорит: «Давай собирайся, поедешь с дядей Алексеем рожь сеять. Учись. Когда Алексея призовут и других ваших старших братьёв, придётся вам всю мужскую работу на свои плечи взваливать».
Запомнилось, как Ванина мать получила похоронку; её крик отчаянный, и как Ванька наш, упав в кучу соломы в сарае, всё твердил: «Я убью этого Гитлера!».
Весна 1943 года получилась куда тяжелее предыдущей; питались мы мякиной, картошкой замороженной, травой. Колхозный скот до того обессилел, что без людской помощи на ноги не вставал; иногда впрягаться в плуг приходилось женщинам и подросткам. Одна радость: отец наш с фронта вернулся, хоть и раненный тяжело, да живой!
Ещё хорошо запомнилась моя работа с весны сорок третьего старшим пастухом. Помощником дали мне одиннадцатилетнего Кольку Кондратьева. Ох, и намаялись мы с ним: стадо состояло из коров, овец, свиней, и у каждой твари – свой норов. Одни идут в одну сторону, другие – в другую. И с волками воевать надо было. А чем? Кнутом отгонять, как будто выстрелами. Без потерь всё равно не обходилось, был случай – до десятка овец задрали волки. Дело в суд передали. Мы уж с Николаем в тюрьму собрались. Спасло нас только то, что несовершеннолетними были.
Конечно, хорошо помню День Победы. В ночь с 8 на 9 мая сорок пятого сильный дождь прошёл, в поле невозможно было работать. Потому многие уставшие от непомерного труда колхозники припозднились поутру из дома выйти. Зато всех из изб будто метлой вымело, когда соседка наша, громкоголосая Аня, по улице пробежала, крича во всю мочь: «Война кончилась! Победа!».
Трудно описать, что с людьми творилось: кто плясал, песни пел, кто обнимался, кто слезами обливался. День выдался пасмурным, а казалось, солнце сияет в небе. С плеч будто тяжёлый груз свалился, который угнетал все четыре долгих военных года.
… Летом 1947 года мне и другим моим товарищам-ровесникам в райисполкоме торжественно вручили медаль «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.». В сорок девятом призвали меня в армию, и служил я в бронетанковой дивизии в Западной Белоруссии; кстати, в местах, где в то время нет-нет да ещё высовывали головы из лесных схронов бандеровцы: нападали иногда на часовых, на отдельных военнослужащих, убивали, жгли дома партийных руководителей. Так что малость повоевать пришлось. Вот только после демобилизации в 1952 году я и подумать не мог, что услышу когда-нибудь о новых бандеровцах…
Н.Фёдоров